О моем отце

Так уж случилось, что страна, в которой мы родились, разделена ныне границами независимых государств. Но всех нас объединили общей историей Отечества, общей Победой в Великой Отечественной войне наши родители. Из прошлого они и сегодня призывают всех нас быть вместе духовно... Мы часто говорим с моей подругой и единомышленницей писательницей Ларисой Васильевой о наших родителях. Николай Кучеренко и Иван Одинцов. Выдающийся конструктор из плеяды создателей танка «Т-34», и простой солдат, прошедший всю войну в танковых боях... Наши отцы живы в нашей памяти, в наших мыслях, делах... Мне не довелось, к сожалению, лично знать отца Ларисы. Она же часто подолгу беседовала с моим отцом, записывала его воспоминания. Со стороны, многое виднее, и потому я решила предоставить слово Ларисе.

Много ли мы знаем о тех двоих, в чьих объятиях зародилась наша жизнь, не говоря о бабушках и дедушках? Оторвавшись от гнезда, птицей летишь в собственные просторы. Не оглядываясь.

Один современный философ зорко заметил, что в гармоничной семье мать всегда воспитывает сына и обучает дочь, а отец воспитывает дочь и обучает сына. Как? Естественный и ненатужный этот процесс не изучен, хотя внимание к нему очень перспективно в обществе, ищущем в устоях семьи выхода из нравственного тупика.

Отец воспитывает дочь...

Мы прожили трудный двадцатый век, не слишком задумываясь над тем, что сильная женщина, обладающая государственным мышлением, стала фактом общественной жизни, с которым все более и более придется считаться в будущем.
Хотите понять женщину? Посмотрите на ее родителей.

Он был высок, строен. Военная выправка. Нетороплив, неговорлив. Глаза светлые. Волосы темно-русые. О таких говорят «красивый русский человек». Люди, хорошо знавшие его, добавляли: «проницательный, мудрый, кристально честный, благородный».
Идеал, плакатная фигура. Но шутки шутками, а широко известный плакат «Дружба поколений. Дед с внуком» (его еще называли «Победа деда — моя победа») в дни праздников Победы нередко украшал улицы и площади разных городов. На нем полковник Иван Васильевич Одинцов — красивый русский человек с внуком Алешей. А за плакатом — достойная судьба. Вот воспоминания дочери, старшего ребенка в семье.
«Мои первые впечатления детства: живем в Картах, это Узбекистан, в мазанке. Вместе с младшим братом Сережей обливаем водой глиняные стены и мажем друг друга мокрой глиной. Входят родители. Мама сердится. Папа смеется».

Людмила Швецова любит вспоминать отца. Боль утраты не уходит со временем, а отступает перед состоянием, о котором точно сказал когда-то писатель Виктор Розов: «вечно живые». Таков отец в рассказах дочери.

«Он был кадровый военный, и семья, куда бы его ни посылали, следовала за ним. Помню, сели мы. с мамой в поезд. Переезжали из Каршей в Гуково Ростовской области. Денег нет. Мама говорит нам с Сережей: «Когда пассажиры начнут есть, а вы сидите, смотрите в окно». Так и сидели. У Аральского моря нас догнал папа. Вошел в вагон. Капитан, весь в орденах. А в авоськах и пакетах — еда!

В Гукове мы жили на казенной квартире. И все было в ней казенное. Первое «свое» появилось, когда я уже училась в восьмом классе. Мама наслаждалась своей двухкомнатной квартирой: развесила на окнах красивые шторы. Буфет «Хельга» до сих пор стоит в квартире, где жил папа. Японская посуда.

В Гукове мама пошла работать. Она преподавала английский и немецкий — ей нужна была практика. Да и мы с Сережей были уже не малыши. Впрочем, присмотр за нами все же был нужен — в Гукове тогда воровали детей, и родители наняли няньку, совсем девчонку. Она с нами не справлялась, поколачивала нас.

Когда мы переехали в Ростов, папа рос по службе: работал в военкомате начальником отдела, заместителем военкома, военкомом. Потом уволился из армии, пошел работать в областное управление хлебозаготовок. Там стал начальником отдела. Отвечал за состояние хлебозаготовок в городе на случай чрезвычайных обстоятельств. А ушел с работы, никто его не увольнял, решив уступить место молодежи: «Ребята мною выучены. Чего им ждать. Пусть управляют». Его всегда везде любили...

Еще из детства. Приходит он с работы. Веселый. Сейчас, вспоминая, думаю, может быть, немного навеселе. А ложился на кровать. А мы с Сережкой сидим на нем, теребим, смеемся, просим рассказать про войну. И он рассказывает. Как дважды встречался с Рокоссовским. Как после войны был комендантом в маленьком немецком городе и у него была чудная собака.
В Гукове все выпивали, жизнь была тяжелая. И отец изредка. Мама сердилась, а мы с Сережкой защищали папу. Вообще, он единственный в моей жизни человек, которого я воспринимала без оговорок. Была зачарована его образом мысли. Ничего в нем не осуждала. А так же, когда казалось, что он не прав, спустя некоторое время видела — прав.
Я не встречала человека, обладавшего более высокой внутренней культурой, чем он...»
Разумеется, дети, выросшие в хорошей дружной семье, обычно склонны преувеличивать родительские достоинства, но, зная Людмилу и ее отца, Ивана Васильевича, я могу подтвердить: он был человеком высочайшей внутренней культуры. Откуда она в нем, родившемся и выросшем в селе Долгове Навочихинского района Алтайского края? Бог весть.

Впрочем, разве непонятно нам, что внутренняя культура — следствие природных и, как теперь модно говорить, генетических соединений — некое несомненное, наследственное качество человека. Ее не купишь, не переймешь, не выучишь по книжке.
Среди моих воспоминаний об Иване Васильевиче есть такое: идут невообразимые девяностые годы. Он приехал к дочери «на побывку». Сидит в окружении гостей. В разговоре Иван Васильевич не лидер. Дает высказаться другим, слушает. Его молчания никто не замечает. Все бурно обсуждают разрушенные идеалы, мелкие предательства политиканов. И вот в какой-то момент наступает тишина. Взоры обращаются к самому старшему — что скажет?

— Настоящие идеалы невозможно разрушить.
И верно!

На фронте он был пехотинцем. Стрелки-пехотинцы шли за танком. Они закрывали броню с оружием в руках. Танк прикрывал их. В острый момент боя пехотинцы спрыгивали с танка, чтобы оказаться лицом к лицу с противником.
«Спрыгнул — запрыгнул, спрыгнул — запрыгнул. Если, конечно, пуля не догнала, — улыбается Иван Васильевич. — Нас называли «Ваньки-встаньки».

Его послужной список военного времени — одна страничка на машинке.

Иван Васильевич Одинцов
09.41—01.42    — курсант пехотного училища г. Фрунзе.
01.42—05.42    — командир взвода 1277-го стрелкового полка 389-й стрелковой дивизии.
05.42—03.43    — командир взвода 585-го стрелкового полка 213-й стрелковой дивизии.
03.43—06.43    — заместитель командира роты 585-го стрелкового полка 213-й стрелковой дивизии.
06.43—08.43 — в резерве 234-й Армии.
08.43—12.43 — командир механизированной роты 11-й гвардейской механизированной бригады 5-й гвардейской танковой армии.
12.43—04.44    — раненый, э/госпиталь № 3167, г. Слободской (контузия).
04.44—07.44    — слушатель 290 ПРОС 1-го Белорусского фронта.
07.44—10.44 — командир роты 740-го стрелкового полка 217-й стрелковой дивизии.
10.44—01.45 — раненый, воинская часть в э/госпитале № 24980.

Сухие, как осенние листья, эти строки фронтовой биографии, расшифровать нетрудно.

«Ваньки-встаньки» — из курсантов на фронт, Пули не милуют. Командир взвода. Заместитель командира роты. Растет по службе...
1943 год — это Курская дуга. Ранение. Госпиталь в Слободском, это под Вяткой. Сразу после лечения — короткие курсы повышения квалификации. Стрелковый полк. Опять ранение. Каждый раз подолгу в госпитале — раны серьезные, но каждый раз — возвращение в строй. Награжден орденами: Отечественной войны, Боевого Красного Знамени, Красной Звезды, медалями, среди которых медаль «За победу над Германией», две медали «За отвагу».
Окончилась война. Сложилась семья.

Как воспитывал детей Иван Одинцов, с утра до вечера занятый работой, требовавшей к себе пристального внимания и полной отдачи сил? Своим поведением в семье, примером. Точно и вовремя сказанным словом или замечанием, сделанным без раздражения, без крика. Шуткой. Легкая насмешка, бывает, на долгие годы остается напоминанием, как не нужно поступать.
Он повлиял на сына в выборе профессии. Сергей Иванович Одинцов окончил Высшее ракетное училище и не остался в аспирантуре, пошел по стопам отца: воинские части, гарнизоны, переезды с места на место. Лишь годы спустя окончил аспирантуру и стал в своих кругах известным и уважаемым преподавателем и ученым.

Влияние профессии отца испытала на себе и Людмила. Чувство слова (могу подтвердить это как профессионал-филолог) и поразительная работоспособность, отраженная отличными оценками в школьном аттестате зрелости, открывали красавице Люсе двери в гуманитарные миры, а она выбрала «мужской» институт — Харьковский авиационный.

Рано став самостоятельной, уехала из дому, но пользовалась каждой возможностью навестить родителей. Советоваться с отцом стало привычкой. И рано проявившийся общественный темперамент у Людмилы Ивановны тоже от отца.
Женщины второй половины XX века в Советском Союзе, получив ген равноправия с молоком матери, находили для себя новые краски в гармонии женственности облика с мужественным началом в характере. В этом смысле Людмила Одинцова, в замужестве Швецова, могла бы служить примером такой гармонии, если бы обществу понадобились такие примеры.

Вдвоем с Иваном Васильевичем сидим у телевизора. На экране Людмила Ивановна — первый заместитель Мэра Москвы в Правительстве Москвы. Яркая индивидуальность. Оживленная. Хорошая речь, умение отвечать на острые вопросы. Смотрим без комментариев. После ее выступления выключаю телевизор. Жду его реакции. Глядя в черноту погасшего экрана, Иван Васильевич произносит:
«Если бы меня тогда убили на Воронежском фронте, не родилась бы Люся».
Своеобразный, но точный способ выразить одобрение. Такому не научишь. Такое изнутри.

Вспоминает Людмила: «У него была удивительная эрудиция. Знал о войне все. После войны прочитал все книги о ней, но не был зациклен на военных темах. Любил театр, спорт. Сам был спортсменом. Перед войной играл за сборную города по футболу. Чуть поправится — сбрасывает вес. Ярый болельщик. Со стаканом семечек ходил на футбол, как все».
Верно заметила: он был, как все, но особенный.

Опять сидим с Иваном Васильевичем у телевизора: смотрим Люсю. Ни словом, ни движением он не  выдает гордости за дочь. Спрашиваю: «Что вы чувствуете, когда видите ее на экране?»
Он говорит, вроде бы не отвечая на вопрос: «Она с детства хотела, чтобы ее видели и слушали. Это не моя черта. Я к этому не стремился, хотя...»
«Хотя, Иван Васильевич, не стремясь, сами тому способствовали. Вам нравится, когда ваши лаконичные фразы попадают в центр внимания. В этом смысле ваше яблочко «Люся», недалеко от вас упало».
Усмехается: «Может быть».

Говорит Людмила: «С мамой, ее звали Вера Григорьевна, у него был страстный роман. Красивая, может быть, избалованная, но не условиями жизни, они были тяжелые, а вниманием отца. Не идеальная пара. Отношения искрили. Папа был ей предан. Когда болела, совершал подвиги, ухаживал за ней, готовил паштеты с петрушкой (считалось, что они ей полезны). Мама умерла 11 января 1972 года на его руках. Последние слова были: «Береги детей». А дети уже взрослые. Полтора года после ее смерти он жил один. Это было ему тяжело, он человек семьи, дома.
Я навещала его, он жил в Ростове, и в один из моих приездов, на вокзале, провожая меня, сказал: «Я хотел бы жениться. Приедешь на свадьбу?» Села в поезд и всю ночь плакала, не потому что он якобы предал маму, а потому что мне его было жалко — какая свадьба может быть у 50-летних людей?

Надежда Викторовна — полная противоположность маме. Маленькая, кругленькая. Врач. Прошла войну фронтовым хирургом, участница Сталинградской битвы,. 14 замужем была за военным. Трое детей было у нее. Отец ее знал давно. И я знала, она когда-то делала мне, маленькой, операцию. Они поженились и жили душа в душу. Она была старше отца на 4 года. Все умела: и прачка, и маляр. Но с отцом Надежда Викторовна почувствовала себя женщиной — он нежно и внимательно любил ее. Всех пятерых детей они соединили, до сих пор дружим.
Умирала Надежда Викторовна, как и мама, тяжело. И тут все было на плечах отца. Такая судьба — проводил двух любимых женщин. Вообще, женщины его любили».
Да уж, могу засвидетельствовать: подруги Людмилы так и вились около Ивана Васильевича. Одна даже всерьез подумывала: «Что, если бы я вышла замуж за дядю Ваню?» Но он уже навсегда закрыл тему женитьбы.
Говорит Людмила: «Он был хороший кулинар. Пек пироги, манты, пельмени. На последний, увы, день рождения я привезла ему две большие коробки раков. Был счастлив, что удачно сварил их. Любил гостей.

Я жалею, мало говорила с ним по душам, но внутренняя волна понимания была между нами такая, что все становилось ясно без слов.

В общении друг с другом мы оба были молчунами. На одной волне.

Помню последний разговор, он уже говорил мало и тяжело; не жаловался на боль, не наставлял, а сказал лишь:

— Весной позови на дачу Валеру Очирова, попроси у него совета, какие деревья нужно посадить.
Умирал, как и его женщины, тяжело. Год жил в Москве — врачи боролись с его недугом, а меня по сей день мучит: что-то не сделала для него, не допомогла. Сережа и его жена Светлана до последнего вздоха были с ним.

Я всегда побаивалась отца: что скажет, так ли, как хотелось бы, оценит мои поступки? Я и сейчас его побаиваюсь...»

Тонко организованным людям, стоят ли они у станка или руководят социальной сферой огромного города, в равной мере знакомо это деликатное чувство вины перед ушедшими из жизни родителями. Рядом остается постоянное ощущение дорогой, ушедшей в небо души, она помогает, подсказывает. Бывает, сердится, если что-то делаешь не так.

С Иваном Васильевичем я могла легко говорить и вместе мечтать о создании единственного в мире музея истории танка Т-34. Приставала с подробностями. Он размышлял:

«Нужно, чтобы в музее, где в центре танкисты, нашлось место и для тех вспомогательных служб, без которых танк не живет: ремонтники, шоферы, подвозившие горючее и боеприпасы, ну и пехотинцы. Вы только из меня не делайте танкиста. Я пехотинец. Сидел на «тридцатьчетверке». Я защищал танк, танк защищал меня. Если бы не его броня, меня бы убили».
«И не родилась бы Люся», — мысленно добавляю я.

Лариса Васильева из книги «Отцу – с любовью». М., 2008. С.215-220